Реальная история...

Юля и СО · 16 октября, 2011

С чего всё начиналось.

Ты появилась в моей жизни совсем крохотным палевым комочком, когда мне и самой-то было всего семь лет. Тебе было тогда всего месяц. Ты помещалась у меня на ладошке. Твои большие ушки и огромные глаза никого не оставляли равнодушным. Маленький изящный олененок - ты отличалась от своих родителей тойтерьеров и от братишек с сестренками – из всей стайки черных с подпалинами собачек ты одна была такой светло-бежевой. Твои прежние хозяева называли тебя "выродком" потому что тойтерьеров такого окраса не бывает. Но для меня ты была самой прекрасной в мире собакой. И, к слову сказать, так и осталась – первой и единственной.

Была поздняя осень, тебе, с твоей короткой шерсткой было холодно, и я носила тебя гулять, закутав в пуховой платок и "запаковав" в холщовую сумочку, которую специально для этих целей сшила нам бабушка. Однажды, пока я обувалась, чтоб вынести тебя гулять, ты начала ворочаться в своем теплом коконе и свалилась на пол с низкого трюмо, на котором лежала, "упакованная" для прогулки. Я была в панике, но все кончилось только сломанным кончиком хвоста – он так и остался на всю жизнь чуть искривлен на кончике. Вообще-то собакам твоей породы хвосты купируют, но как можно было отрезать этот задорный виляющий хвостик? Так ты и осталась на всю жизнь – хвостатым тойтерьером.

Ты была мне самой верной подругой во всех моих играх, да и вообще во всем. Ты знала обо мне все – пока родители были на работе, только ты была рядом со мной. Утро начиналось с того, что ты тянула на себя мое одеяло, а потом – колготки, играя и мешая мне собираться в школу. А когда мы гуляли с тобой, особенно зимой, твоя мордашка торчала из-под моей шубы – такого же цвета, как твоя шкурка, и люди, которые встречались нам по дороге, шутили, что моя собака смотрится на шубе, как брошь. Мы носились с тобой наперегонки, все лето проводили в саду. Ты была для моих кукол то невестой в бархатном покрывале, то ездовой собакой для Кота-в-сапогах, а иногда и просто подружкой или даже сестренкой.

А когда ты заболела собачьей чумой и мама делала тебе уколы, я просиживала все дни около твоей подстилки и мыла за тобой. И единственное, что меня тревожило – это чтоб ты выжила. И ты победила эту ужасную болезнь. Ты выздоровела и только потом, ближе к старости – твоей, собачьей – перенесенная болезнь сделала неуклюжими твои задние лапки. И появилась одышка.

Я была глупой и слишком молодой – меня раздражало, что ты ходишь медленней, чем я, но ты смотрела на меня своими карими всепрощающими глазами, и я понимала – ты – все, что у меня есть. Порой я не могла решить, кого люблю больше – тебя или маму. Да и сейчас, если честно, не могу ответить на этот вопрос – ты проводила со мной больше времени, чем она. Именно твои мудрые глаза успокаивали меня, когда мне было плохо, когда из-за проблем с парнями мне хотелось выть. Ты всегда была рядом и всегда поддерживала меня. Твой теплый мягкий язычок нередко умывал слезы с моих щек – слезы, которых не видел никто, кроме тебя. А когда на свиданиях я позволяла целовать себя слишком долго и откровенно, ты ворчала на меня, и я понимала, что пора остановиться и идти домой.

Ты была самой популярной собакой в нашем районе. За нами долго ходили люди из клуба, уговаривая "скрестить" тебя с их кобелями. Но ты была непреклонна – тебе не нравился ни один из них. Ты так и осталась непреступной, и у тебя никогда не было щенков. Единственным и самым любимым твоим щенком была, по-видимому, я. Ты так опекала меня и так самоотверженно защищала – мы были как бы одним целым.

Тебя очень любили все окрестные дети – невозможно было пройти где-то, чтоб кто-нибудь из прохожих не крикнул: "Кнопочка, привет!". Моего имени могли и не знать, а вот твое – знали все. Даже те, кого я не знала. А вот ты детей не особенно жаловала – когда ты была маленькой, один карапуз слишком рьяно показывал, "где у собачки ушки, где у собачки глазик". Нет, ты не укусила его – это было ниже твоего достоинства, но, рыкнув однажды, больше ты к себе детей не подпускала. Однако это не мешало собираться вокруг нас с тобой целой стайке девчонок младше меня на несколько лет. Она-то, эта стайка, тебя и сгубила.

Тяжело вспоминать об этом, но раз уж начала – то вспомню до конца. Было лето, 29 июля, суббота. Во дворе, на лесенке-радуге для малышей, по которой ты умела ходить с незначительной моей поддержкой, сидели мы с тобой и, как всегда, вокруг толпилось человек восемь девчонок лет девяти-двенадцати. Тебе надоело их назойливое внимание, и я уже хотела уходить, но они упрашивали меня посидеть с ними еще немного. Я-то понимала, что им интересна совсем не я - ты была кумиром всей окрестной детворы. Одна из них, Женя, настойчиво гладила тебя, а я пыталась ей запретить. И тут…

Ты дернулась так внезапно, что я просто не успела среагировать, и ты упала с моих рук на землю. Ты ударилась головой и лежала неподвижно, застыв, как неживая. Меня охватила паника, я кричала и плакала. Я была как в бреду. Не помню, как я дошла до дома. Мама забрала тебя у меня и сказав, что ты жива, отправила меня в ванную – умываться и приводить себя в порядок. Моя подруга из соседнего дома позвонила узнать, что случилось и не нужна ли мне ее помощь - она услышала мой сумасшедший крик. Мне помощь была не нужна, а вот тебе…

У тебя опух правый глаз – там образовалась явная гематома. Правда, двигаться ты начала, и это успокаивало. Но мама сделала тебе холодный компресс из бинтика на глаз, а ты – ты каким-то образом съела его. Мама не успела отобрать у тебя кусочек бинтика, а я как раз была в ванной и не видела этого. На следующий день ты кушала, пила, писала, но вот по-большому – не ходила.

К вечеру тебе стало хуже. Ты тихонько скулила и жалась ко мне. В воскресенье наши районные ветклиники не работают, а о существовании других я не знала. Это потом, через несколько лет, я узнала, что есть частные клиники, в которых есть дежурный ветфельдшер. А в тот день я обзванивала всех знакомых, пытаясь найти ветеринара, который бы приехал посмотреть тебя. Не нашла. Всю ночь я просидела рядом с тобой. Ты иногда тихонько плакала, ты писалась под себя. Тебе было плохо, и похоже было, что чуть легче тебе становилось только у меня на руках – ты успокаивалась и лежала тихонечко и почти спокойно.

К утру ты уже ни на что не реагировала. Даже на меня. Я собралась, позвонила на работу, отпросилась, взяла с собой маму и мы пошли с тобой в эту самую районную ветклинику. Там врач осмотрел тебя, сказал, что на глазу у тебя травматическая катаракта, и видеть этим глазом ты не будешь, даже когда спадет опухоль. Но это меня не волновало – я хотела лишь, чтобы ты была жива и здорова. А вот с этим-то как раз и были проблемы. Он сказал, что бинтик, который ты проглотила, закупорил тебе кишечник. Обычно в таких случаях делают операцию, но… тебе было почти четырнадцать лет, у тебя была сердечная недостаточность и была страшная жара на улице.

Он сказал, что есть четыре варианта: ты либо не перенесешь операцию и умрешь прямо на операционном столе, либо не сможешь выйти из наркоза, либо тебя доконает после операции жара, либо ты все-таки выживешь. Я настаивала на операции, но врач поговорил с мамой, и она приняла решение тебя усыпить, как советовал врач. У меня была истерика, я билась и кричала, что не дам тебя усыпить, они с мамой пытались меня успокоить. В конце концов, после каких-то таблеток, которые скормила мне мама, меня убедили, что так будет лучше для тебя.

Я хотела быть с тобой, когда тебе сделают укол, но он сказал, что укол тебе сделают только когда за тобой приедет машина, а это может быть и к вечеру. Я упрямилась, говорила, что буду ждать до вечера, а потом заберу тебя и похороню в нашем саду, но он сказал, что забирать тебя мне не даст – в нашей стране запрещено хоронить собак в городе. Новый приступ истерики, снова какие-то таблетки, и мама увела меня от тебя. Врач сказал, что ты уже ничего не чувствуешь, что не узнаешь меня, да и вообще никого. Он сделал тебе какой-то укол, ты задышала спокойнее, без надрыва – наверное, это было обезболивающее.

Я оставила тебя в этом жутком месте одну в твоей коробочке с подушкой. А ведь ты так не любила оставаться одна. Прости меня девочка моя, ибо я себя простить не могу до сих пор. За то, что позволила себя уговорить, за то, что не заставила дать тебе хотя бы один шанс из миллиона, за то, что оставила тебя, бросила, предала. Прости меня, родная.

Я позвонила в клинику на следующее утро – меня вспомнили и сказали, что тебя больше нет. И предложили подобрать мне другую собаку. Но других собак для меня не существовало.

Несколько месяцев после этого я слышала цокот твоих коготков по линолеуму и слышала твой звонкий лай, когда приходила домой. И чувствовала за спиной твое присутствие. И никакие анализы - а сдавала я их тогда на все мыслимые и немыслимые вирусы и инфекции - не могли объяснить, почему несколько месяцев подряд у меня была температура 38 и не снижалась. В конце концов врачи списали всё на нервы и стресс. А стресс был, и правда, немаленький. Я не могла спать ночью – мне снились кошмары. Каждую ночь. Так продолжалось почти шесть лет. И сейчас ты мне снишься иногда, но уже без надрыва – тепло и покой несут такие сны. А когда мне особенно плохо, муж говорит, что чувствует тебя рядом со мной – хотя он тебя никогда не знал.

Потом на работе мне предложили взять кошку. Хозяйка персидской красавицы уезжала на ПМЖ в Россию, а ее брать с собой не захотела. Может быть, потому что из-за нерадивости самой же хозяйки кошку пришлось стерилизовать, а заводила она ее с целью разведения потомства, а может, по какой-то другой причине – я не знаю. Кошка приходила ко мне во время кошмара и спала у меня на подушке. Несколько месяцев спустя кошмары практически прекратились. Правда, у кисы обнаружилось множество запущенных проблем со здоровьем, но я научилась справляться с ними.

Я больше никому не позволю усыпить мое животное, не использовав ВСЕ шансы на спасение. Я вытянула кису из непроходимости кишечника, из почечной недостаточности, из кератита… Я раз в месяц вожу сдавать анализы и постоянно пою ее мочегонными, потому что в моче у нее периодически находят соли.

Я подобрала на улице огромного пса, который попал под машину и два месяца ковылял в гипсе, а потом еще месяц мы выжидали, прежде чем удалить из его кости штифт. И хотя ветеринар предлагал усыпить его, чтоб не брать на себя "лишние" проблемы по выхаживанию бездомного пса, который к тому же весит почти тридцать килограммов. И пусть он на всю жизнь останется хромым, но усыпить или обидеть его я никому не позволю.

Я вытащила из арыка облепленного муравьями черного котенка – истощенного, изголодавшегося, больного. Он вырос в лоснящегося красавца и уехал жить в собственный дом к однокурснику моего мужа.

Я сняла с крыши ларька серого полосатика, который свалился туда с крыши стоящего рядом частного дома и плакал полтора суток, прежде чем я нашла его. И никому не было дела до несчастного котенка. Он тоже подрос и тоже переехал жить к новым хозяевам.

Я подобрала во дворе покусанного собакой черного пушистого котенка с обкусанным хвостом. Хвостик пришлось удалить, и на ушке пришлось ставить дренаж. А потом бороться с чем-то кишечным. И еще у маленькой черной девочки случилось несчастье – на нее упала котгтеточка большой кошки, результат – ушиб позвоночника. После двух недель нервов, уколов и прочей ветеринарии стало ясно, что ходить кошечка все же будет. Но ее пришлось стерилизовать, чтобы не усугублять ее положение еще и нежелательной беременностью.

Я сняла с крыши кладовки еще одного полосатика – девочку, у которой так же, как у тебя, сломан кончик хвостика. Она тоже подросла у меня на глазах и нашла свой новый дом.

Сейчас у меня живет тот хромой пес, рыжая персиянка с больными почками, черная пушистая девочка с больным позвоночником, и еще одна собачья девочка - так похожая на тебя…

Я не могу в реале построить город в память о тебе, а хотелось бы, как в песне создать что-то грандиозное, чтобы все помнили, что ты - была. Но знай, моя маленькая, все эти животные – это в память о тебе. Потому что я не смогла спасти тебя – я спасаю их, помогаю им найти свою новую жизнь. В память о тебе…

И о той кошке, которую я нашла как-то в арыке, в липкой грязи, по дороге на работу. Все, что я могла сделать в тот момент – это вытащить ее на теплую чистую травку. Я хотела забрать ее вечером, после работы, но было уже поздно. Я ругаю себя за то, что не поехала куда-нибудь сразу, когда нашла ее. Правда, я не знала – куда. Но что-то ведь можно было сделать…

В память о вас, моя маленькая рыжая девочка и маленькая безымянная кошечка, в память о вас я буду находить и помогать животным, которым нужна моя помощь. И никто не сможет меня остановить. Пусть надо мной смеются на работе и называют за глаза "мать Тереза". Пусть в клинике говорят, что меня нельзя выпускать на улицу, потому что я опять кого-нибудь найду. Пусть свекровь ругается с моим мужем из-за того, что я "устроила дома зоопарк". Пусть мама говорит, что "всех не спасешь" – я буду хотя бы пытаться.

Нет на свете собаки лучше тебя.

Нет у меня в жизни другой цели.

Ты – моя совесть.

С тобой я советуюсь, когда мне нужно принять решение.

Твои глаза я вижу, когда собираюсь сделать что-то. И от того, как ты смотришь на меня, зависит, сделаю я тот или иной шаг или откажусь от него.

Твоя мудрость и всепрощение помогают мне идти дальше с единственной надеждой, что мы когда-нибудь встретимся".

Ещё,с другого форума : Ее купили не просто как любимицу семьи, а как средство для получения выгоды. Она – нежная и трепетная, как все персидские кошки, любила хозяйку беззаветно и безусловно. Два раза она рожала котят, и хозяйка продавала их. Но в третий раз что-то не заладилось – Линда не смогла разродиться самостоятельно. Роды длились уже вторые сутки. Ей было больно и страшно за своих малышей, а хозяйка не торопилась везти ее в клинику. Вместо этого она почему-то позвала соседку, которая попыталась котят «выдавить». И снова ничего не вышло. Линда громко плакала и не понимала, почему ее любимая хозяйка не помогает ей. А хозяйка позвонила сестре и только после её нагоняя, наконец, собралась везти кошку в клинику. В результате время было упущено – котята погибли все, кроме одного, самого сильного мальчика, а у самой Линды началось сильнейшее воспаление. Врачам пришлось вырезать ей ВСЁ, чтобы спасти ей жизнь. А ведь ей не было еще и трех лет. А хозяйка только жаловалась, что много денег уходит на лечение кошки. К тому же хозяйка собиралась уезжать в другую страну. Она продала подросшего сынка Линды и стала подыскивать хозяев самой Линде. Ей не нужна была персидская кошка, которая не сможет больше рожать. Так, в возрасте чуть старше трех лет Линда оказалась у нас.

Между тем в организме Линды после той страшной операции происходили изменения. Они были заметны, но прежняя хозяйка просто не обращала на них внимания. Когда, через неделю после того, как Линда переехала к нам, я позвонила прежней хозяйке и спросила, почему у кошки моча мутная и темная, та ответила, что не знает, «она же не изучает содержимое лотка».

Так начались наши походы по ветклиникам.

На сегодняшний день имеем:

- МКБ (в анамнезе урологический синдром и почечная недостаточность),

- вылеченную кишечную непроходимость вследствие закупорки тонкого кишечника комками шерсти (безоарами),

- вылеченное воспаление роговицы – кератит, от которого остался след в виде помутнения на роговице.

Но самое главное – мы являемся счастливыми владельцами самой нежной, ласковой, умной, воспитанной, самой замечательной кошки на свете. Она с нами вот уже почти 3 года. И никому я ее не отдам, ни одной болячке не позволю забрать ее у меня.

История третья. Степан – верный и преданный друг.

Как он жил первые семь или восемь месяцев жизни, можно только гадать. Скорее всего, были у него и хозяева, потому что к людям он доверчив. Но хозяева не заботились о его благополучии и позволяли ему свободно бегать даже не просто на улице, а вдоль дороги, проезжей части - даже без ошейника. Что и привело в один декабрьский день к трагедии. Он попал в аварию. Остался жив, но всю жизнь теперь будет прихрамывать на левую заднюю лапу. Но это мелочи – ведь других серьезных повреждений не было, и за те полтора года, что он живет у нас никаких проблем со здоровьем не «вылезло».

Два года назад, 23 декабря, в субботу, я шла с золовкой из колледжа (мы учились тогда в Авиационном колледже) и вдруг увидела – в канаве у дороги сидит собака. Показала собаку золовке, та не обратила внимания – мол, подумаешь, собака. Но мне в ней что-то показалось странным…

Шли мы с золовкой к ним домой, то есть, к свекрови, на 2й квартал массива 40 лет Победы. Сами мы с мужем в то время снимали квартиру на Юнус Абаде. Вечером я собралась ехать домой и специально прошла мимо того места, где днем видела собаку – ну вот неспокойно мне почему-то было. Собака была там же, только уже лежала. Я поняла, что что-то не так – ну не будет собака сидеть, как привязанная, на одном месте, тем более – у дороги.

Я подошла. Собака лежала как-то совсем неудобно, как будто что-то не то было с ее задними лапами. И взгляд у нее был ТАКОЙ… В общем, помчалась я назад, к свекрови домой – хорошо, ее самой дома в этот момент не было, она поехала провожать свою маму, бабушку мужа, которая жила на Чиланзаре. Я позвонила мужу, настояла, чтоб он приехал. Он отнекивался сначала, потом я его все же уговорила.

Пока я ждала приезда мужа, стояла около собаки, из магазинчика рядом вышла женщина. Она сказала, что 2 дня назад здесь была авария и собака, видимо, попала в нее. Женщина сказала, что если б знала, что собака жива, то принесла бы ей чего-нибудь покушать. То есть, собака была двое суток не только без помощи, но еще и без еды и воды.

Когда приехал муж и мы попробовали поднять собаку, та его чуть не укусила – видно, больно было. Поскольку времени было уже довольно много – около семи часов вечера – районные вет.клиники уже закрылись, а частных мы не знали ни одной. Муж позвонил в справочную и спросил, где можно найти ветврача в такое время. Нам дали телефон Дарэла. Позвонив туда, мы выяснили, что можно привезти собаку для оказания первой помощи. Муж пошел за отцом и тряпками, поскольку в одиночку поднять собаку не получилось, а мне он помочь не позволил. Потом еще время ушло, чтобы найти такси, да еще чтобы водитель согласился везти незнакомую даже нам собаку. В общем, погрузили ее в конце концов в багажное отделение Тики (или Матиза – не помню уже, но там багажник начинается сразу после заднего сиденья), и я, сидя на заднем сиденье, успокаивала собаку, как могла. А она плакала от боли и страха, пока мы ехали.

В Дарэле нас встретил Марат – он то ли медбрат, то ли фельдшер – не знаю, как это называется у ветеринаров. Вот тогда мы и узнали, что это не собака, а пёс. У него была сломана левая задняя лапа. Все, что Марат смог сделать, это вколоть ему обезболивающее и витамины. Сказал по возможности искупать его, осторожно, чтобы не усугубить смещение костей, которое и так присутствует, покормить и привозить завтра к хирургу. Мы осторожно помыли его, покормили и устроили «постель» в кладовке (была там такая удобная маленькая каморка).

А ночью выпал снег. И сыпал без перерыва несколько дней. И не таял почти месяц.

Утром в воскресенье мы приехали в клинику, но к хирургу сразу не попали, потому что сначала там были какие-то срочные операции. Нам сделали рентген, который показал, что перелом очень сложный, со смещением и расхождением костей – отломки бедренной кости разошлись больше, чем на сантиметр. Володя Чёрный был уже очень уставший, потому что прямо перед нами привезли алабая с открытым переломом – на боях другой такой же алабай раскрошил ему переднюю лапу, кровь прямо лилась на пол (естественно, все тут же убрали – в клинике вообще чистенько и уборщицы сразу моют всякие такие «казусы», и кушетки всегда моют после каждого животного).

В общем, Володя посмотрел снимки и сказал, что лечение будет очень долгим, потребует много сил, денег, времени и сказал, что, поскольку собака не наша, мы не обязаны всем этим заниматься. Но я уперлась – нам сказали, что возраст пса месяцев 7-8, и я не могла позволить, чтобы такого молодого пса, который еще ничего и не видел в жизни, усыпили только потому, что им некому заниматься. А деньги… Да, у нас их практически не было тогда – все ушло на подарки к Новому году и продукты. Были только деньги, отложенные на оплату квартиры. Но я решила твёрдо – этого пса я вытяну, чего бы мне это не стоило.

Я поехала домой за деньгами, а муж остался в клинике с псом. Когда я приехала домой, позвонила маме, попросила занять денег на операцию и взяла отложенные «квартирные» деньги, позвонил муж и сказал, что денег надо совсем немного. Я не стала заезжать к маме (на Северо-Восток), а сразу поехала в Дарэл. Выяснилось, что нам сделали просто королевскую скидку – врачи решили взять деньги только за медикаменты и материалы. Да еще одна посетительница – спасибо ей огромное – бывшая в Дарэле со своей собакой и живущая где-то недалеко, принесла нам денег на его лечение. В общем, сама операция именно нам обошлась очень недорого – всего несколько тысяч. Еще 100 тыс. мне дал мой шеф на собаку.

Больше денег у нас уходило на такси, так как своей машины нет, а таксисты, которые все же соглашались возить нас с псом в клинику, запрашивали тройную цену. А все лечение в клинике в течение всех 3-х месяцев (2 месяца мы были в гипсе, и еще через месяц вынули штифт) мы оплачивали только за медикаменты.

Володя Чёрный удалил все отломки кости, скрепил части костей проволокой и сбил внутрь кости металлический штифт. Теперь каждый день у нас начинался и заканчивался процедурами и уколами. Надо сказать, все манипуляции пёс носил терпеливо, не жаловался и ни разу никого из нас не укусил, хотя мы буквально ковырялись в его ране, обрабатывая ее и вводя мазь.

Пса назвали Стёпка.

Нам удалось договориться с хозяевами квартиры, и они позволили оставить Стёпку до момента его выздоровления. Свекровь, конечно, рвала и метала, но муж, зная меня и моё отношение к животным, сказал матери, что «этот вопрос не обсуждается». (Она, вообще-то, неплохая женщина, но вот, что касается животных… Ну, не любит она животных, мягко говоря. Тем более – в квартире). Выздоровление затянулось надолго. И практически все, кто узнавал Стёпкину историю, удивлялись: «Зачем тебе это надо? Отпусти его и пусть сам выживает, как хочет». Многие вообще советовали продать его корейцам в какое-нибудь кафе.

Я была в шоке – я и не подозревала, что сострадательных и по-настоящему добрых людей так мало. Мало кто понимал, почему мы возимся с чужой, в общем-то, собакой и тратим на нее так много времени и средств. Наверное, только в Дарэле нас и понимали – врачи, медсестры, хозяева других собак. Марат до сих пор спрашивает, как там Стёпка и передаёт ему привет. Сейчас Дарэл – наша постоянная вет.клиника, в которую мы возим всех наших животных и в которую регулярно возим анализы нашей кошки (у нее МКБ, поэтому мы постоянно наблюдаемся у Елены Владимировны).

Через полгода после этого бабушка мужа продала дом на Чиланзаре и свекровь купила двухкомнатную квартиру на Джаркурганской, недалеко от Рисового базара. По сравнению с той квартирой, которую мы снимали, эта квартира меньше и в ней практически нет балкона – так, навесное недоразумение метр на полтора. Степану в буквальном смысле негде развернуться. Если на Юнус Абаде весь балкон был в его полном владении (6×2 м) и в комнату он заходил только ночью зимой, то здесь ему не только тесно, но и жарко. С его шубой, приспособленной для уличной жизни в квартире ему не очень, а постоянно держать его на балконе – и нам холодно, и ему там неудобно, места мало. Конечно, ему было бы лучше в частном доме, во дворе. Или, как сейчас принято, в большом палисаднике рядом с домом.

Мы и сами хотели бы квартиру на первом этаже с палисадником, чтобы Стёпе можно было жить там. Но квартиру выбирала свекровь и оформила её на себя. Мы в квартире не прописаны. И постоянно выслушиваем её нотации по поводу того, что Стёпу надо либо выгнать («ну, жил же он на улице до вас, и прекрасно жил» - а чем кончилась эта его жизнь на улице, она почему-то забывает), либо отдать куда-нибудь. Я бы и рада была отдать, но не просто «куда-нибудь», а добрым, отзывчивым людям, любящим животных. Чтобы быть спокойной за его судьбу. Отдавать же только для того, чтобы избавиться от него – это не для меня такое решение.

Тем более, что уже был неудачный опыт. Наш сосед привел как-то человека, который хотел во двор собаку. Человек, вроде, неплохой, и Степан его хорошо воспринял. Но у нового хозяина отелилась корова, а Стёпа, ни разу не видевший телят, облаял малыша. Телёнок испугался, и хозяйка сказала мужу – убирай собаку. Конечно, и Стёпка бы привык и перестал лаять, и телёнок бы уже не боялся со временем… Но люди решили отдать пса соседу. Муж пошёл через пару дней проверить, как дела у Степана и нашёл его, замёрзшего, дрожащего, под открытым небом, у пустой чашки (не было не только еды, но и воды). Естественно, муж привёл пса назад.

Это было осенью.